Людмила ШЕЙКО

Как мы ездили в Индонезию и Австралию

Часть 1. Ява

Часть 2. Сулавеси

Часть 3. Бали

Часть 4. Западная Австралия

Часть 5. Ломбок

Часть 6. Бали

Часть вторая

На острове Сулавеси

Летели часа три, до Макассара, это — главный город Сулавеси. В самолете нас — неожиданно — не кормили, так что в сулавесском аэропорту им. Султана Хасанутдина (это его официальное название, а на бейджиках у персонала написано совсем просто: "Sultan Hasanutdin") искали сначала кафе. Нашли место, где кормится персонал, оно называется не кафе, а столовая. Там все то же самое, что и в многочисленных кафе вокруг, только в два раза дешевле. Потом долго искали скамейки, чтобы поспать до утра; нашли их только в зале прилета наверху. Утром долго искали автобус в город, так и не нашли, поехали на такси. На обратном пути только поняли, что к центральной улице города подвозит бесплатно специальный аэропортовский шаттл-бус.

Автовокзал в Макассаре — так же печален, как и во всех индонезийских городах. Жарко, грязно, никакого расписания, куча окошек с непонятными названиями типа Pipos. И сразу же налетает толпа буйнопомешанных бездельников, с предложениями довезти куда угодно — за несколько миллионов. Как только они понимают, что мы в Индонезии не первый день и представляем примерно порядок цен на общественный транспорт, их интерес к нам немного угасает. На вокзалах всегда крутится толпа таких бездельников, целыми днями томящихся на жаре в надежде нажиться на неопытном редком путешественнике. А то, что такие на Сулавеси действительно весьма редки, мы вскоре убедились. Из бездельников находится один, слегка говорящий по-английски, который уверяет, что автобусов до нужной нам Мамасы не бывает вообще, а до Полевали — это две трети пути — бывают, но на сегодня уже все уехали. Немного разбираясь в особенностях национального характера, находим-таки окошечко, где нам говорят, что все же через 4 часа будет автобус, и продают билеты по 50 000 рупий (это около 150 руб., а такси нам предлагали начиная от 500 000!) и даже разрешают оставить рюкзаки. Пошли изучать окрестности. Сначала — огромный пустырь, сонные козы роются в помойке. Шумное шоссе с бешеным движением, за ним — базар. С одной стороны — тряпки, обувь, матрасы, мебель, с другой — еда, местами очень зловонная, особенно там, где рыба и птица. И открытые сточные канавы кругом, и жара. Кое-где под навесами — узкие и темные проходы, в которые страшновато залезать, но мы рискнули. Купили Никите вполне приличные очки взамен потерянных, за 90 рублей. А потом я приценилась к резному креслу красного дерева — 240 рублей. Опять ничего не понимая, купили манго по 15 р. за кило, вернулись на вокзал.

Автобус был почти как в каком-нибудь городе Весьегонске, набитый бабками с тюками, только жара в нем была запредельная. Если вы едете днем в августе из Макассара в Полевали, садитесь на сидения C и D, но не на A и B, даже если у вас крепкие сердца. Выдержать многочасовую сауну без вентиляции непросто. Дорога оказалась неожиданно долгой. Иногда водитель выходил, ничего не говоря. Где-то задумчиво сидел, где-то что-то неторопливо жевал, иногда смотрел телевизор. Мы тоже вышли разок, выпили какую-то мешанину со льдом, закусив темно-коричневой лепешкой. Они пеклись на банановых листьях под чугунными прессами, похожими на древние утюги, явственно ощущался кокос, корица и еще что-то, вместе все очень вкусно, настоящее лакомство, и не даром местные жители уносили это что-то очень бережно и даже торжественно, в коробочках, перевязанных бантиками. А работники придорожных харчевен смотрели на нас с замиранием и потихоньку показывали на нас пальцем малым детям. Некоторые младенцы, завидев нас, плакали и прижимались к матерям.

Через пару часов безликая сарайно-дворцовая архитектура как-то незаметно сменилась легкими резными домами на сваях, с ушасто-рогатыми фронтонами, ухоженными садами. И замелькало в просветах море.

Дорога

И появился простор, и даже в рисунках рисовых полей не чувствовалось унылого однообразия. Слева — то поля, то море, то рыбные пруды, справа — словно обточенные, горы, с вертикальными закругленными стенами, как на японских гравюрах. Поля — то залитые водой, нежно-зеленые, с прорастающими рисовыми кустиками, то уже сжатые, пожухло-пыльные. На фоне вспыхнувшего заката — берег с одинокой кокосовой пальмой, рыбацкие лодки с легким рисунком затейливых балансиров, резной узор балконов, тонкие вертикали свай. Силуэт мелкого буйвола, дожевывающего остатки соломы с рисового поля. Неожиданно стемнело, и стало заметно, как много по дороге мечетей, они все ярко освещены, открытые двери, просторные залы, люди в белом, и — что удивительно: часто — женщины вместе с мужчинами, хотя и на некотором друг от друга расстоянии (конечно же, женские ряды — позади). Но вот уже после 7 вечера и мечети опустели, а мы все едем. Ехали мы 8 часов, и вот в каком-то неприглядном месте, неожиданно оказавшемся нужным нам Полевали, вышли, в душной влажной темноте нашли такой же душный заплесневелый дешевый отель — losmen — по-индонезийски, под названием "Mery". В сортире все склизкое — такая вот местная вода, окно — единственное на весь номер — там же, и выходит оно на сточный колодец, где неземными голосами орут лягушки. При этом — красивый и уютный холл с изысканной мебелью из черного дерева ручной работы, чай, тихо. Даже кое-как помылись из ковшика, даже пополоскали одежду, просто до того взмокли и одурели от пекла в автобусе, что пережили вонь воды, даже поспали, несмотря на полчища комаров. Никакого белья нам не дали, кровать была застелена чем-то явно несвежим, но лампочка была столь тусклая, что степень несвежести была совсем не определима. Заснуть пыталась, думая, что не зря все же мы регулярно раз в неделю глотали таблетки от малярии. 

Никита хотел утром ехать дальше, в ту самую загадочную Мамасу, в горы, к совсем диким людям, которые оживляют умерших, чтобы они сами дошли до кладбища — оно там у них далеко от деревни, в горах, и им влом таскать, оживить-то проще. Но — море на карте было совсем близко! И я предложила на денек остаться — ознакомиться с достопримечательностями и поплавать, я ведь думала, что — как всегда, раз море, то и пляж, и вокзал… тем более, на карте были обозначены коралловые рифы.

Патриотический памятник в центре Полевали

Вместо вокзала — несколько сонных велорикш на перекрестке; по запаху можно выйти к базару возле грязной набережной, а вдали все красиво — пальмы на фоне моря, лодки. Пошли искать дикую природу. Шли долго, природа все так и не дичала. В центре города — мусульманское кладбище, на нем пасутся козы.

Жарко, пыльно. Заборы тщательно выкрашены в цвета национального флага: красный верх, белый низ. И сами флаги — как национальные, так и просто разноцветные, радостно торчат из всех щелей. Домам нет конца, а флагов еще больше, и их количество, как обычно, увеличивается прямо пропорционально бедности жилища.

Улица, выходящая к морю

Здесь все заборы красятся в цвета флага Индонезии

Свернули к морю, протиснулись меж сараев. Серый песок переходит в черную жижу, торчат сети. В отлив — очень печальное зрелище, но и прилив мало скрашивает. Видимо, где-то вдали — коралловые рифы, а вблизи берега морская мелкая вода смешивается с пресной, стекающей с рисовых полей, и со сточными городскими водами, и получается теплая вонючая муть.

Отлив

Впрочем, жизни это не мешает, что-то там шевелится, и в этой чаче мелкий народ выковыривал большими ножами микроскопических креветок, они сушатся на дороге вместе с крошечными коралловыми рыбками, видимо, это — еда. Вдали рыбаки по щиколотку в воде тянули сети. Кругом обломки кораллов и ракушек.

Ловцы креветок

и их улов

И большая помойка, в которой находят что-то съедобное мини-козы и мини-собаки. Мусор лежит толстым слоем между лодками, а у лодок одинаково причудливо устроенные бамбуковые балансиры.

Рыбаки

Здесь на всех лодках балансиры почему-то крепят только таким способом

Кое-где барахтаются дети. Хотя жара была мучительна, почему-то расхотелось купаться. Зато Никита добыл кокосов, а у меня в сумке случайно оказалась и трубочка для коктейля, и нож, и Никита просверлил в орехах дырочки, и мы не умерли от жажды. Правда, жидкость внутри оказалась совсем не сладкая, еще и теплая.

Устав от жары, пыли, комаров, мух, назойливых окриков, засобирались дальше, в горы, в Мамасу; мы знали, где это, но предстояло разгадать главную тайну: где найти автобус. Утром в процессе поиска и ожидания выяснилось, что утреннего автобуса не будет. Причем поняли мы это, когда ожидавшие его рядом с нами местные жители стали постепенно расходиться. На слово мы уже никому не верили, но, когда ушла бабка с узелком, произносившая "мамаса", заметались. Используя запас индонезийских слов, втиснулись — 8 взрослых и трое детей — в какую-то средних размеров машину. Наши два рюкзака с палаткой, ковриками и спальниками были при этом не самым крупным багажом. Дорога закрутилась, почти сразу пошла вверх, уши заложило, детей затошнило, и ехали мы так больше 4 часов. Дорога узкая; чтобы разъехаться с встречной машиной, приходилось останавливаться. Вплотную к обочинам тесно лепятся дома, белье сушится на придорожных кустах, внизу, в первом этаже — лавочки. Слева — красные горы, справа — обрыв, внизу — красные бурлящие реки. Едем все выше, кто-то выходит, кто-то садится, вдруг исчезли привычные мечети, появились явно христианские церквушки с петушками вместо крестов. И тропический густой лес как-то незаметно перешел в преимущественно сосновый с ковром из стелящихся папоротников, исчезли экзотические цветы и лианы. Почти все щели между горными хребтами превращены в долины с рисовыми полями, залитыми водой. Мамаса оказалась уютным, довольно чистым (по сравнению с Полевали ) городком, а жители не столь навязчивыми. В центре оказалось целых два гостевых дома, даже с элементами национальной архитектуры, но в них все было занято, причем явно не иноземными туристами, а индонезийцами. Здесь нам пригодился весь словарный запас, по-английски нас только приветствовали. Нашли какой-то церковный отель, нас охотно пустили, за 80 000 (240руб.) за комнату. Оказалось очень чисто, уютно, тихо.

Только в углу жил огромный паук, а по вечерам в холле собирались местные новообращенные христиане и, сидя кружком на стульях, пели псалмы. А потом, закончив пение, привычно сидя уже на полу, привычно ели руками из мисок рис. А вокруг — цветы, бабочки. 

Мамаса

В отеле нашли очень приблизительную информацию о местных достопримечательностях, примерную схему расположения нескольких "native villages", ручьев, молитвенных домов, могильных камней и утром отправились на поиски деревни в пяти километрах под названием Локо, купив на несколько дней самой необходимой еды. Нашли петляющую глинистую дорогу вверх; изредка попадались дома, появились характерные, как в Торадже (а это — известное и посещаемое туристами место за перевалом, там живут родственные мамасянам племена), крыши, вынесенные вперед, наподобие носа лодки. То, что казалось в Мамасе туристической "клюквой", — там эти архитектурные элементы кое-где явно просто изображали национальный колорит, будучи прилеплеными к оштукатуренным зданиям — здесь было вполне естественно: в тени под этими навесами текли трудовые будни.

Дорога к Локо

А вот и Локо

Сама деревушка Локо — вполне заселенная, по позированию местных жителей заметно, что туристы здесь изредка бывают, но за две недели они нам не встретились.

Деревенские дети

Мы ушли дальше и выше, хотелось избежать назойливого внимания, да и наличие церкви тоже не радовало — фальшивый рев муэдзина пять раз в день уже надоел за неделю, хотелось природного единения, и желательно в тишине. Как-то сразу Никита нашел место для палатки на берегу горной реки. Вокруг — рисовые поля в узкой долине, за ними только один домишко, похожий на сарай, без электричества. Когда мы узнали, что это не сарай, а жилище семьи с кучей детей, то поняли, что мы забрались ну очень далеко. На берегу стайки молодого бамбука. Им я разжигала костер, на нем сушила одежду, под ним Никита прятался от дождя, раскладывая поденок по пробиркам.

Жилой дом на рисовом поле

Слева, над рекой, на горе — деревня Балла; через поле, на такой же высоте — деревня Пау, в каждой не больше десятка домов, и живут их обитатели общинами, сообща выращивая рис.

Вид на деревню со стороны рисовых полей

Деревня Пау

К нам сразу прибежала толпа детей, они сели на другом берегу реки, не спуская с нас глаз, и загалдели, когда мы разделись до трусов и купальника, ведь Никита первым делом полез в реку за поденками. Поденки сразу стали ловиться, и их там оказалось много! Тут же появился какой-то главный абориген, сумевший с помощью нашего словаря (он, по-видимому, был единственным, кто умел им пользоваться) выяснить цель нашего тут появления, наши планы. Серьезно рассмотрел в кювете личинки поденок, одобрил наш научный интерес, только попросил одеться. Так нам было дано добро, и наша палатка возле хоровода бамбуковых стволов стала объектом постоянного пристального внимания местных жителей. Сначала они подглядывали за нами тайком, как индейцы в кино. Потом осмелели, пытались совать нос буквально везде, мы старались делать вид, что не замечаем, хотя иногда и были вынуждены отгонять, делая устрашающие рожи — если они слишком близко подбирались к садкам с личинками. Надо сказать, что, по мере удовлетворения любопытства, они стали нас осаждать реже, но все равно, прежде чем переодеться или умыться, несколько обнажаясь, я долго и тщательно оглядывалась по сторонам. 

Быт у нас наладился сам собой, палатка стала казаться домом, из камней сложили очаг, топили бамбуком; утром — кофе с печеньем, к вечеру — рис, в темноте чай. Оказалось, что от бамбука кастрюли мигом обрастают липким черным нагаром.

Лаборатория

и дом

Погода первые дни была вполне комфортной. С утра надо успеть просушить отсыревающие за ночь спальники, это не просто — бамбуковые стебли все в каплях росы, жара — недолго, несколько часов около полудня, а потом становится влажно и надо успеть вовремя все снять, чтобы опять не отсырело. 

По вечерам не холодно, но сыро из-за наползающего с гор тумана. И вот он наползал, наползал, и вдруг как наполз, так что, не переставая, лил дождь 12 часов подряд. А потом он стал лить каждый день, не с раннего утра, но регулярно. Моя основная забота была успеть утром вскипятить воду для кофе и посушить за это время у костра хоть сколько-то дров про запас, естественным образом они не успевали высохнуть, как и одежда, спальники, коврики, обувь. Высушить и успеть спрятать высохшее. Пару раз оставались без горячей еды, палатку заливало, рыли канавы, отводили воду; потом река поднималась, прорывало плотины на рисовых полях, вода бежала на нас сверху, мы героически с ней боролись. Попытки открыть новые земли поначалу заканчивались бесконечными водно-рисовыми системами, но все же мы добрались до их конца, козья тропа привела нас на кофейную плантацию и — исчезла.

Здесь, у бабки-ежкиного дома, закончились рисовые поля

Кругом горы — из каких-то рыхлых песчаных пород, и недоступные, в глубоких щелях, бурные горные потоки, с огромными валунами. На этих камнях очень удобно стирать, полоскать и сушить белье. А в деревне, у последнего дома, такой огромный камень служил домом черному мини-пигу, ведь мамасяне — христиане, свиней едят, в отличие от основного мусульманского большинства, и они (свиньи) у них мелкие, как и все живое вообще. И буйволы тоже мелкие, и они не мычат, а мяукают, причем тихо и жалобно. А традиционный свинарник — маленькая сплетенная из бамбука корзинка на сваях, ставится обычно над обрывом, иногда над рекой, или над рисовым полем. В общем, надо смотреть, что у тебя над головой, и не зря местные жители воду только из бутылок и пьют. Потом Никита повел меня вверх по реке; идти трудно, можно только по воде, перелезая через валуны, а когда вода поднялась, став ярко-оранжевой, и потащила по узкому извилистому руслу огромные бревна, это стало и вовсе невозможно.

Вверх по реке

А еще река перестала умещаться в берегах — наверху, вдоль рисовых полей, и размыла поля, и понеслась ярко-оранжевым, с пеной, водоворотом.

Оранжевая река

Ночью река шумит, и цикады трещат, ни лягушек, ни муэдзина, только дождь не дает заснуть... Лазали по горам, ловили цикад, стрекоз, бабочек, но не очень их в горах много, и цветущих растений тоже.

Зато нашли диковинное растение, мирмекодия называется, это — растение-муравейник, его все Никитины коллеги только в книжках и видели, и удивились поэтому, что оно вверх ногами растет. Оно действительно так растет, паразитируя на деревьях, просто в книжках для понятности рисуют наоборот.

Мирмекодия на дереве

А так ее обычно рисуют

Тропинки под дождем становятся скользкими, вниз съезжали, как солдаты Суворова через Альпы. Пару раз ходили пополнять продовольствие в Мамасу, там гораздо жарче, чем у нас в горах; на базаре толкотня, и ни одного европейца — как на другой планете, маленькие люди сидят на земле, а килограмм риса-то нигде и не купить, можно только мешками…Фруктов и здесь тоже мало, купили маленький длинный овальный арбуз, оказался спелый и сладкий. Продают, в основном, разный рис, от белого до коричневого, и всякую муку из него; бобы, лук, разную траву, кое-где помидоры, огурцы, кабачки, морковку, мелкие бананы. В магазинах — еще более скромный выбор: по несколько видов макарон, пара видов банок с рыбой и колбасным фаршем, кофе, чай, некоторое разнообразие печенья. Лапша быстрого приготовления — самый популярный продукт. Всякое невкусное питье с добавлением витаминов. Совсем нет соков, молочных продуктов и колбас. Живых куриц на базаре много, как и не живых и воняющих рыб, хоть их и поливают усиленно водой. Можно поесть под навесом в фанерной будке вполне съедобного супа или рис с курицей, и пирожки жареные с тележек.

Прожили мы в палатке две недели, поденок наловили, вывели, к дождям приспособились, палатка проверку выдержала — не промокала. Снизу пару раз нас затопляло, вдруг прорывало систему водоснабжения рисовых полей, даже как-то все наши деньги намокли, пришлось разложить несколько миллионов рупий сушить в палатке и уйти. Ничего, никто не тронул.

И все 2 недели наши рюкзаки лежали на улице. Так что местные жители оказались вполне мирными, честными и безобидными людьми.

Но срок нашей визы подходил к концу, а нам хотелось на пару дней задержаться на какой-нибудь равнинной реке, посмотреть, что же живет там. А дальше наш маршрут был не совсем ясен. Ясно было только, что придется выехать из Индонезии на какое-то время, чтобы въехать снова и получить новые визы еще на месяц. Подразумевалось два варианта: Восточный Тимор (это независимое государство, занимающее половину острова Тимор) или город на севере Австралии, в тропиках, ближайший к Тимору, порт Дарвин. Австралийскими визами мы на всякий случай запаслись заранее, съездив в посольство в Москве, а вот относительно визовых особенностей на Восточном Тиморе у нас были противоречивые сведения... Решили не загадывать заранее, а положиться на волю случая. Но это — через неделю, а теперь нам предстояло проделать обратный путь в Макассар с остановкой у какой-нибудь большой реки. Мы наметили на карте город Пинранг, где-то в 10 км от реки, и на карте видны были какие-то ее притоки, правда, неизвестно, пересыхающие или нет.

Вот и последний день, он оказался самым дождливым, и река совсем разбушевалась. А за несколько дней до подъема воды Никите удалось поймать совершенно невиданных личинок, несколько штук, далеко вверх по реке. Они привыкли к очень чистой и холодной воде; все попытки донести их в бидоне, чтобы выращивать в садках рядом с палаткой, закончились неудачей. Поэтому Никита оставил садки с ними в часе ходьбы от палатки вверх по реке и по нескольку раз на дню ходил их проверять. И вот разбушевавшаяся река перевернула садки с такими редкими и с трудом добытыми зверями... Надежды на то, чтобы наловить таких же еще и успеть дождаться вылупления, не было никакой; река не собиралась успокаиваться, дождь не утихал, и мы решили двигаться дальше. Мне удалось под дождем подогреть сваренный накануне рис, разведя его пакетным борщем — я так смело экспериментировала, дабы внести хоть какое-то разнообразие в наше меню из одного риса. Последняя ночь в палатке была особенно сырой и даже прохладной, и я всерьез стала думать, что нас может затопить, смыть и умчать шумящим уже совсем близко от палатки оранжевым потоком.

Утром удалось только слегка подогреть вскипяченую накануне воду (вода в реке уже была как оранжевая гуашь, хорошо, я пару бутылок всегда запасала на такой случай, также, как и охапку дров под навесом палатки), последний завтрак с теплым кофе.

Нас провожают

Очень удачно и быстро собрались; толпа детей, глазеющих на процесс складывания палатки, нарастала. Убрали за собой, удалось еще раз развести костер, чтобы подогреть остатки недоеденного риса и сжечь мусор. Удалось даже спуститься в Мамасу до дождя, и это был подарок, потому как даже в мелкий дождь по глинистой дороге идти вниз невозможно, даже совсем налегке, просто ноги расползаются, а башмаки мгновенно обрастают глиной. Только-только я начала чувствовать особую красоту рисовых полей, особенно сверху, сквозь бамбуковые стволы, и вот уже обратная дорога.

Геометрия рисовых полей

Последние фотографии, последняя ночевка в гостевом доме, гекконы по стенам, чай на веранде. Про автобус все узнали, мы уже тут почти свои, нас уже не обманывают. Все равно утром просидели в автобусе часа два, пока кого-то ждали, ведь понятие расписания в Индонезии — очень условное. Опять узкая дорога серпантином, облепленная домами. Интересны местные "душевые кабины" — почему-то у самой дороги, а не где-то в укромном месте, сооружают подобие загородки для помывки, и из автобуса очень хорошо все просматривается. Останавливались для обеда (очень обильно. вкусно и очень дешево) в столовой, где нога белого человека ну точно не ступала. Останавливались также и для покупки каких- экзотических плодов на крохотных базарчиках, чудом втиснутых вдоль стен висящих над пропастями сараев.

Вместо красно-белых заборов пошла череда бело-синих, и это цветовое сочетание, навязчиво повторяясь на цветочных горшках, столбах и стенах, приобретало какой-то политический смысл, так нами и не понятый. А потом мелькнул столб с красно-бело-синим, и после него замелькало привычное красно-белое все.

Чей же это бело-синий флаг,

который существует только на заборах?

После шестичасового путешествия нас высадили на совершенно безлюдном автовокзале города Пинранг.

Центральная площадь Пинранга

Улица Пинранга

Большая равнинная река, вобравшая в себя все окрестные горные потоки, оказалась далеко от города, на карте все выглядело иначе, да и жара оказалась тоже неожиданной после горной прохлады. Пришлось больше часа бродить с рюкзаками в поисках гостиницы — надо где-то пристроить вещи, чтобы осмотреть окрестности. Подходил к концу рамадан, а именно рамаданом местные мусульмане объясняют все, что вызывает у чужеземцев удивление или непонимание. В данном случае мы не могли найти ни одного свободного номера в городке, в котором нам в течение четырех дней не встретился ни один заезжий турист, и причиной был, конечно же, рамадан. Правда, после трех неудачных попыток нам повезло, прямо на центральной улице нашли удивительно чистый, тихий, с большим вкусом оформленный отель, где за 120 рублей в сутки нас поселили в просторный номер с двумя кроватями, душем и верандой, выходящей в райский садик, наполненный орхидеями, молочаями, бугенвиллиями и всякими сказочными растениями.

Никита за работой на веранде

Было там, к примеру, дерево с листьями, как у акации. При этом прямо на стволе его висели гроздьями нежно-зеленые плоды, по вкусу похожие на крыжовник, и с этого же ствола свешивались одновременно красные цветы. По утрам в этом райском саду пела невидимая райская птица, днем прилетали парусники, стрекотала цикада, а вечером кричала лягушка. Жарко, но можно спать с включенным вентилятором и открытой дверью. Странно — ни в одной гостинице нам не выдали простыней, чтобы укрыться, и полотенец. Так что пригодились Никитины "паруса" — белая ткань для ловли насекомых на свет, ну, а без полотенец мы обходились, тем более жара на равнине невыносима. Жизнь наша в этом отеле походила на восточную сказку — мы почти ни с кем не встречались, чай на подносе появлялся по утрам незаметно, вода в кувшине тоже. И даже когда Никита сидел на веранде, обложившись пробирками и лупой, никто не стоял рядом, открыв рот! Может, поэтому и городок нам понравился. Жители, правда, оказались привычно навязчивыми, зато с едой было неплохо — и фрукты на базаре были, и в столовой разнообразие, и порции большие, и совсем дешево. В городе — ни одного европейца, их провозят мимо, в Тораджу, без остановок. На центральной площади — христианский храм с петушком на шпиле, но двери заколочены, жители — мусульмане. Кругом — мечети, а каналов перекрестки — почти как в Венеции. В мутной воде плавают голые дети. С тележек продают жареные пирожки — горячие и вкусные, а сами тележки оказались облепленными поденками. Этих мы набрали, с пирожков. а на тележках с супом попались совсем другие, и пока нам готовили полюбившееся нам блюдо с названием "гадо-гадо", Никита наловил и этих, а заодно и ручейников для своих коллег. 

После душа, мытья головы, горячего кофе с пирожками наступило ощущение полного счастья. Спали опять с открытой дверью и вентилятором, а ночью даже был дождь. Утром кто-то невидимый опять принес кипяток в термосе. Посмотрела на себя в зеркало — похудела и почернела, Никита тоже. Опять ловили, но уже пройдя часа три по жаре вдоль канала, вдоль огородов и садов, и плантаций кофе и какао.

Окрестности Пинранга

Посажено всего понемногу: фасоль, кукуруза, что-то незнакомое тыквенное и пасленовое, и много мелких перчиков и помидоров. В каналах — полно рыбной мелочи, и ее кто-то ловит на удочку. Поденок тоже оказалось много, решили вернуться за садками и стаканами — чтобы прямо на берегу пронаблюдать процесс превращения; для этого уже готовых вылупиться личинок надо быстро рассадить по стаканам с водой, закрыв капроновыми носочками ... По дороге украли с дерева спелую папайю — ну очень вкусно.

Беседка на банановой плантации

Хождение по жаре — подвиг. А потом пришлось в полной тьме, кишащей комарами и муравьями, с налобными фонариками копошиться с личинками, а идти обратно уже при луне. Из мечетей выбегают стайки возбужденной молодежи, и девицы с сомнамбулическим выражением, простирая руки, кидаются на Никиту... А днем хозяин лавочки, продав нам пепси-колу, попросил сфотографировать своего ребенка с нами обоими по очереди ... Ребенок при этом ничего не понял. Интерес к нам со стороны местных жителей явно говорил о том, что мы им кажемся представителями другого вида. Но через несколько дней они, привыкнув к нам, стали шумно-назойливы, как и все до того. Почему-то обязанностью своей каждый считал как можно громче проорать свое любимое "хэлломистер" с другого берега канала. Или посопеть над плечом Никиты, когда он просматривает содержимое сачка, вытащенного из сточной канавы. Терпеть этих бездельников было подчас невозможно, Никита топал ногами и швырялся палками, и это ненадолго помогало. Но — поденки вывелись, и пора уезжать. Срок нашей визы подходит к концу, впереди опять полная неизвестность. Хорошо, что несколько последних дней прошли в таких комфортных в сравнении с Мамасой условиях, уезжаем как белые люди, уже соскучившись по новым приключениям.

Довольно быстро нас нагнал местный частник, предложил приемлемую цену. В машину по дороге кто-то садился, кто-то выходил. Попадались лавки с готовыми куполами для мечетей — любого размера, очень удобно по дороге прикупить. Доехали до надписи "Bandara" — и поняли, что не нужно было тащиться на автовокзал в Макассаре, чтобы ехать в Мамасу, достаточно прямо в аэропорту сесть на бесплатый "шаттл" и доехать до шоссе. В аэропорту Султана Хасанутдина мы уже ориентировались, так что быстро купили билеты до Бали за 1млн. 200 000 рупий каждый, авиакомпания "Гаруда". В полете слегка покормили, прилетели мигом, снижались над океаном, а взлетная полоса — в буквальном смысле — песчаная полоса уходящего в океан мыса, красота.

Часть теретья: Бали